Честь Воина [CИ] - Вита Алая

Хотя достаточно, чтобы выработать устойчивость. И намертво вбивает в тебя привычку избегать режущего края клинка, — философски завершил он свой рассказ.

Аина ничего не ответила, только погладила «наручи» ещё нежнее. Она хотела стереть эти знаки с его тела и души. Ах, если бы только у неё была такая власть! Ей казалось, доброе сердце Брена не заслужило всего, что он пережил.

Налетел ветерок, и девушка поёжилась, одновременно зевая. Запасливый воин извлёк из сумы свой плащ и накрыл их обоих, а суму скатал и положил под голову.

— Давай спать, — сказал он и тоже зевнул.

У Аины «подушка» была, несомненно, куда удобней. Она повернулась на бок и прильнула к Брену. Мерный стук его сердца и замедляющееся дыхание быстро убаюкали её. Девушке было так уютно и тепло в объятиях этого мужчины, что ей снилось, будто она спит на мягком облаке, пригретая солнышком, и кругом поют птички, словно в Небесном Саду.

Оказалось, что это и правда птички, разбудившие её ни свет, ни заря. В теле присутствовала какая-то приятная ломота. Аина с удовольствием потянулась, ощутив некоторую боль внизу живота, как от ссадины, и решила, что это совсем нестрашно и скоро заживёт. От её шевеления обнимавший девушку Брен проснулся, забавно что-то промычав в полусне, но уже через пару секунд резко сел, полностью приходя в себя.

Первым делом он зорко огляделся по сторонам, словно высматривая опасность, потом перевёл взгляд на Аину и лицо его смягчилось улыбкой. Девушка улыбнулась в ответ, чмокнула его в щёку и поднялась.

— Есть хочу! — заявила она.

— Да я бы тоже не отказался, — согласился Брен. — И пить.

Они собрали свои пожитки, присыпали тлеющие остатки костра землёй, завалили камнями и направились в стойбище. Вскоре Аина узнала склон и предложила завернуть к ручью, который тёк неподалёку, чтобы напиться. В горле у обоих изрядно пересохло после пива. По дороге им тут и там попадались потушенные костры, у которых праздновали вчерашнюю ночь другие пары, но сами люди давно разошлись.

Пока Аина умывалась и пила, Брен насторожился, крутя головой по сторонам.

— Что-то не так? — спросила девушка.

— Я чую недавнюю смерть. Чей-то дух ещё не отлетел.

С этими словами он, определив, наконец, направление, пошёл вверх по ручью. Аина поспешила за ним.

Поднявшись немного выше, они нашли на окружённой кустами полянке за огромным камнем тело Арто. Тот лежал на земле, раскинув руки и ноги с блаженным выражением на лице. Хотя губы и причинное место у него выглядели так, словно их кто-то долго жевал: бурые, с пятнышками засохшей крови на ссадинах. Соски содраны, и по всему телу множество царапин: одни от веток колючих кустов, валявшихся рядом, а другие от ногтей. И в воздухе разлит чувственный след запредельных мук, но сопряжённых не со страданием, как можно было ожидать, а с наслаждением.

Аину передёрнуло от отвращения. Кто мог сотворить с парнем такое? Она подняла взгляд на Брена. Тот тоже смотрел на неё, выразительно подняв бровь. Неужели… Ну да, по идее Арто ушёл с Мореной. Но рядом даже не было костра! Как это понимать, девушка не знала. Она не могла поверить, что предводительница, сколь бы порочной та ни казалась, способна на подобное.

— Надо сообщить в стойбище, — сухо сказал Брен.

Аина кивнула, и они, в молчаливой спешке вернулись к людям. Те, кто недолго гулял, уже проснулись. Пекарша выкладывала на столы праздничные пироги, а молочница разливала по кувшинам айран. Однако аппетит у обоих вестников печали напрочь пропал.

Брен пошёл искать старосту, заведовавшего будничными делами нартов, а Аина отправилась в юрту Морены. Та дрыхла, разметавшись по кровати прямо в изодранном ритуальном «платье», покрытом пятнами крови, которые, судя по рисунку, принадлежали не только ей. Обычно не позволявшая себе вольностей помощница сейчас была в таком смятении, что стала тормошить «подругу», пока та не очнулась, недовольно кривясь:

— Что случилось? Пожар, наводнение? Отстань от меня! — она отбросила руки Аины.

— Арто убили, — сказала та с дрожью в голосе. — Это ты?

Морена села на кровати, мигом натягивая свою безупречную маску. Оглядела себя, поняла, что отпираться бесполезно, и с вызовом вскинула голову:

— А я не помню! Этот дурак опоил меня дурманом. Так что, что бы с ним ни случилось, сам виноват! — она сверкнула глазами в праведном гневе.

Боги, да эта тварь ещё корчит из себя жертву! У Аины потемнело в глазах, и она молча пошла прочь из юрты предводительницы. Чтобы не сделать чего-нибудь, в чём потом окажется «сама виновата».

Девушка, не разбирая дороги, направилась к своему жилищу, стоявшему неподалёку. У входа её встретил Брен, которому пришлось взять Аину за плечи и встряхнуть, чтобы обратить на себя внимание. Увидев обезумевший взгляд девушки, он завёл её в юрту и усадил на кровать:

— В чём дело? Рассказывай!

Приказной тон заставил Аину очнуться, хотя слова приходилось выдавливать силой через спёртое яростью горло:

— Это она. Она его убила. И даже не смутилась! Говорит, он опоил её дурманом, так что сам виноват, а она вроде как жертва!

— Погоди, дурманом? — прищурился Брен. — Который, очевидно, предназначался тебе?

Лицо Наречённого Смерти выражало крайнюю степень презрения. Аина же сама и не подумала об этом. При мысли о том, что было бы, не сговорись она с другим, девушка содрогнулась. Брен обнял её и прижал к своей груди, но Аине вовсе не хотелось плакать. Ей хотелось рвать и метать. Почувствовав это, воин слегка отстранился:

— Слушай, я зашёл ненадолго. Пока староста соберёт мужиков. Нужно показать им, где тело, чтобы его могли забрать и похоронить. Вот, возьми, тебе надо поесть.

Он достал из сумы большой кусок мясного пирога, который Аина импульсивно отвела, испытав при виде пищи рвотный позыв. Тогда воин положил его на тарелку, стоящую на сундуке и нацедил айрана из своего бурдюка. Потом снова подошёл к Аине, присел перед ней, взял за плечи, заглянул в глаза:

— Держись, богиня! Я зайду, как вернусь.

Девушка кивнула, благодарно сжав его руку и чмокнула в губы:

— Обязательно зайди!

Брен ушёл, а Аина так и осталась сидеть на кровати, пытаясь переварить происшедшее.

Девушка вдруг вспомнила, что яд дурмана был одним из веществ, которые она в крошечной дозе принимала еженедельно, и, хотя о полной устойчивости мечтать не приходилось, не исключено, что какую-то степень владения собой она сохранила бы. И тогда парень остался бы жив. А может и нет. Больные, которых лечили дурманом, иногда впадали в буйство…

Кстати, Морена, как лицо особой важности, тоже вырабатывала устойчивость к